Воронежская пресса переживала разные времена – хлебные и голодные, свободные и не очень, но всегда, как могла, рассказывала читателям о жизни наших городов и сёл.
О том, как менялась журналистика, в День российской печати, 13 января, корреспондент «АиФ-Воронеж» поговорил с прозаиком и публицистом, лауреатом премии «Золотой фонд Воронежской области» Виталием Жихаревым, который ни один десяток лет возглавлял разные СМИ региона.
«Приходилось оглядываться и осторожничать»
Юрий Голубь, «АиФ-Воронеж»: Виталий Иванович, вы работали в разной прессе – советской, перестроечной, постперестроечной. Когда было интереснее и когда труднее всего?
Виталий Жихарев: Мне в жизни повезло: я угадал с профессией. Работалось с интересом при любой погоде на дворе. Конечно, при партийной монополии пресса не жила сама по себе. Ею управляли – через подбор руководителей редакционных коллективов и в целом журналистских кадров, через их обучение, через директивы, указания, советы, отчёты. Могли вызвать на ковёр постфактум.
Чувствовался ли от такой опеки неуют? Да, приходилось оглядываться и осторожничать, шагать в едином направлении, а если и колебаться, то, как тогда шутили, вместе с линией партии. Но то было платой за вполне нормальные условия для творчества. Тут тебе и оклад по должности с премиальными, и гонорар. Рабочее место, может и не сразу, но квартира и так далее. Наш брат не знал, откуда берётся бумага, и во что обходятся печать в типографии, услуги почты.
- Но ведь была цензура… Говорят, неугодные властям материалы могли не допустить к печати или передаче в эфир.
- В СССР существовала служба по охране гостайн в печати. Её люди читали тексты перед опубликованием, что являлось цензурой в классическом понимании этого явления. Был у них специальный, с грифом «секретно», перечень запретов. Воронеж почти весь сидел на оборонке. Взять ВМЗ, «Зарю», «Электронику», НИИПМ… Об основной их продукции слова нельзя было сказать. Состав частей гарнизона – секрет. Фото с перрона вокзала Воронеж-1 пройдёт, если на нём не видно путей. Катастрофы, эпидемии - можно, если ТАСС сообщит.
У каждого редактора в сейфе лежал тот самый Перечень и можно было заранее упредить реакцию цензоров. Но были среди них и особо бдительные, особо ретивые. Помнится, придрались к слову «Бог»: написано с большой буквы. Кто-то из моих младокоммунаровцев, фантазируя, в новогоднем номере написал примерно так: «На окраине нашего города построят завод роботов, которые будут подметать улицы». У дежурного цензора роботы вызвали всплеск эмоций.
Или случай со мной лично. Я ездил в командировку на боевой корабль Черноморского флота «Воронежский комсомолец». В репортаже корабль назвал по имени раз пятнадцать. Цензура упёрлась: название указывать нельзя. Помните детскую песенку про часть тела пониже пояса, которая есть, а слова нет? Так и тут. Как же, говорю, корабль ходит по Средиземному морю, в Индийский океан выходил, в чужих портах заправлялся, всем видно, как его зовут, и – нельзя? Начальник обллита в тот вечер засиделся, пошёл к нему. Час потратил на уговоры, но уговорил.
А вот в случае с заведующей отделом учащейся молодежи «Молодого коммунара» Ольги Парфёновой уговорить не получилось. Оля сделала заметку о присуждении премии профессору ВГУ, завкафедрой ядерной физики Станиславу Кадменскому какой-то организацией в Дубне. Заметку сопровождал снимок: Станислав Георгиевич у доски, на доске схемка – атом и три луча-излучения из него частиц альфа, бета и гамма, она в учебниках по физике за десятый, а то и за девятый класс есть. «Рубились» с цензурой до полуночи, Кадменский живой свидетель. Увы, наша не взяла, цензура – кошки в дыбошки.
В журналистике всё на виду
- За эти подробности цензурных вмешательств спасибо, они хоть как-то объяснимы с точки зрения охраны государственных тайн. А что с запретами по идеологический соображениям?
- Стаж моей штатной работы в прессе сорок лет. Первое пятилетие в райгазете. Кстати, районная печать, а это гигантские тиражи в советское время, не цензурировалась вообще. Затем я работал замредактора и редактором ныне покойного «Молодого коммунара». Был председателем областного телерадиокомитета (ныне ВГТРК). Наконец, два десятилетия в «Коммуне», почти всё время главным редактором. То есть занимал руководящие должности в трёх ключевых СМИ нашего региона.
Так вот, для тех, кто считает цензуру неким монстром, или спрутом, вязавшим по рукам и ногам творческие порывы советских журналистов, а конкретно воронежских, - говорю честно: в зонах моей ответственности представители цензуры, либо каких иных органов никогда не требовали снять тот или иной материал.
В целом цензуру в журналистике при Советах я бы не стал демонизировать. Болезненна она была для писателей. Там цензоры, что называется, с лупой в руках искали в поворотах и ответвлениях сюжетных линий, заковыристых гиперболах, цветистых эпитетах потаённые смыслы и морщили репу, расшифровывая эзопов язык. С журналистикой им было проще, здесь всё на виду.
То ли рынок, то ли - нет
- Вернёмся, Виталий Иванович, к первому вопросу.
- Я, честно сказать, не знаю кто прав: Конфуций, сказавший «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен!», или наш замечательный Тютчев, славивший время, когда человек может раскрыться, реализоваться, как-то повлиять на ход исторических событий. Лет тридцать назад журналисты перехватили у писателей лидерство в борьбе за умы и сердца людей. В конце восьмидесятых и в первые годы девяностых высоко взлетел рейтинг нашей профессии.
Сейчас население живёт бедновато, снижаются тиражи. Нет никакого секрета в том, что мы живём в условиях капиталистических отношений. Изначально во всём мире газеты издаются вовсе не для того, чтобы они были коллективным агитатором, пропагандистом и организатором. Их издают, чтобы получить прибыль. Среди олигархов много медиамагнатов.
У нас в современной России субъекты рынка прессы находятся в неравных условиях, поскольку огромное их число финансируется государством напрямую или опосредованно через государственные структуры. Это не рынок. Представим себе такую картину. Где-то наверху издали указ, разрешающий на площади Ленина поставить киоски с пирожками. Народ откликнулся, начал торговать, соревнуясь за каждого клиента. И вот на этой же площади поставила киоск администрация. Под благим предлогом заботы о народе решено в этом киоске пирожки раздавать бесплатно. На второй же день на площади останется только этот киоск…
Государственные СМИ в Швейцарии или США представить невозможно. В Болгарии, Чехии государство в 90-х тоже бросило все газеты. А у нас этого не произошло – многие СМИ остались при власти. Боятся: мол, будут раскачивать лодку, на Сороса работать… Но ведь в США тоже есть разные взгляды, а пресса не работает ни на Россию, ни на Китай. У нас же в итоге нет конкурентной среды – как частная газета может конкурировать с той, что финансируется из бюджета?
- И чего же нам не хватает, на ваш взгляд?
- К сожалению, в стране нет полноценного гражданского общества, в котором было бы место для дискуссий. Тогда бы пресса занимала достойное место – влияла бы на выборный процесс, кадровые решения, внутреннюю политику. Но при всей свободе прессы патриотические чувства, я считаю, должны доминировать. Конечно, патриотизм заключается не в том, чтобы рвать на себе рубаху, орать про любовь к России - нужно работать лучше, делать страну зажиточнее, чтобы люди не глядели за границу, не искали, куда уехать.
И ещё про свободу прессы. Полистайте подшивку «Коммуны» девяностолетней давности. Тридцать четвёртый год, это даже по одним заголовкам видно, насколько жёстки оценки событий и людей. Газета выступила – жди решения обкома партии или облисполкома. Первый секретарь Центрально-Чернозёмной области Иосиф Варейкис сам пишет ответ в газету.
Все руки – в краске
- Действительно, признанным преимуществом советской прессы была действенность. Много было в вашей практике случаев, когда публикации приводили к реальным результатам?
- Одно время в Воронеже собирались снести домик на проспекте Революции, где родился Иван Бунин. Один архитектор, близкий к председателю горисполкома, составил проект застройки этого места многоэтажным жилым домом. Уже мемориальную доску перенесли на соседнее здание. Я тогда работал в «Молодом коммунаре». Газета выступила в защиту этого исторического домика. Шум поднялся невероятный. Горисполком за защитой своей позиции побежал в обком партии. Меня два дня жучили там. Укоряли в политической недальновидности – Бунин, якобы знамя диссидентов, а ты за него заступаешься. И так далее, и тому подобнее.
Вот это действенность: газета выступила – домик уцелел и стоит до сих пор. Не выступила бы – мемориальная доска висела бы на здании, к памяти Бунина не имеющем отношения.
Вообще, тогда была такая практика – отвечать на выступления печати. Не обязательно головы летели. Но с работы снимали, из партии исключали, премий лишали, выговора объявляли. В пору горбачёвской борьбы с пьянством если мужик, особенно при должности, попадался на этом деле, и его фамилия печаталась в газете, то всё – на утро рядовой.
В 1987 году «Коммуна» получала в среднем за день до ста писем. Большинство были жалобы. Их рассылали, исходя из тематики, в соответствующие инстанции. Ответы печатались. Ежемесячно для обкома партии составлялась справка о характере почты и о том, кто не сообщил о принятых мерах. Спрос с начальников-молчальников был строгий.
- Есть журналистские ошибки, которые становятся преданиями. Были случаи, которые стоили много нервов, а сегодня вспоминаются с улыбкой?
- Однажды в тексте вместо «Брежнев» в «Коммуне получилось «Б.ежнев» - при печати на металле матрицы скололась буковка «р». Не помню, чтобы за это кого-то наказали. Был случай - вместо «первый секретарь обкома ВЛКСМ А.С. Ёжиков» чуть не вышло «А.С. Ёжикова». Когда ошибку заметили, была напечатана уже треть тиража с этой Ёжиковой. А ведь бракованные экземпляры нужно было обязательно надорвать. И вот мы с дежурным по номеру Виктором Одинцовым рвали полгрузовика газет. Управились к утру, потом полдня руки от типографской краски отмывали.
Или такое. К редактору «Коммуны» Владимиру Евтушенко, у которого я был заместителем, довольно предвзято относился председатель облисполкома Алексей Воропаев. В редакцию пришла недельная ТВ-программа, где перед новогодним поздравлением генсека Горбачёва было в предварительном порядке указано выступление этого самого Воропаева. Составление телепрограммы - не компетенция газеты. Так оно и пошло.
Воропаев на Новый год оказался в зарубежной командировке. Вернулся – шум поднял. Евтушенко был уже пенсионного возраста. Чем разборка у телевизионщиков закончилась, я не в курсе. Но под горячую руку попал. Владимир Яковлевич прикрылся мною от гнева, объявил выговор. Правда, фиктивный.
Что ещё сказать? С 2002 года я возглавлял Воронежское региональное отделение Союза журналистов России. На этом поприще мой главный успех – создание областного Дома журналистов. Всем причастным к нашему профессиональному празднику хочу пожелать густоты творческой мысли и нержавеющего пера!
