В преддверии своего Дня рождения - 14 мая - писатель Александр Лапин рассказал о новых книгах, поделился секретами мастерства и взглядами на жизнь.
Сергей Прохоров: Александр Алексеевич, ваша новая книга называется «Я верю». Как вы сами пришли к вере?
Александр Лапин: Как раз в ней я уже это описал. Пересказывать не буду. Если говорить коротко, к вере каждый идет своей дорогой. Я в свое время с юмором говорил, что к Богу любой человек движется той частью тела, которая его больше всего напрягает. Вариантов масса. Для меня наступил час понимания, что мой духовный рост остановился. И в той атмосфере, в которой я существовал, он продолжаться не может. В атмосфере атеизма. Поэтому нужно было либо пробить головой потолок, либо смириться. Но спасибо, Бог дал веру. Потому что это, конечно, дар. И с ним жить легче. Спокойней и радостней.
«Читатели тоже хотят высказаться»
- Насколько для вас важна эмоциональная связь со своим читателем, его отклик?
- Это, может быть, самое важное в моей деятельности. Встречи с читателями, какие-то их отклики – хотя бы в «Фейсбуке» или еще где-то – меня греют. Дают возможность понимать, что я и мои книги кому-то нужны. Потому что писательское дело – одинокое. Сидит автор и пишет. Чего – порой и сам не знает. А потом со страхом ждет, когда его оценят.
Я вот закончил сейчас новую книгу под названием «Суперхан». Роман для меня абсолютно необычный. В предыдущих произведениях - «Святых грешниках» и «Крымском мосте» - я касался вопросов философии, веры. Еще раньше - в «Русском кресте» - описывал изменения в сознании русского народа. А здесь получился такой политико-экономический роман. То есть, остросоциальный. Мне это интересно. Я его написал. Теперь с нетерпением ожидаю отклика.
Каждый раз рассчитываешь на определенный круг читателей. И соответственно, когда меняешь тему, волнуешься: откликнется ли на нее твоя аудитория? Или она вообще ей неинтересна?
Поэтому эмоциональная связь очень важна. Я уже говорил: «Русский крест» написан попроще - для более массового читателя. Перед нами история жизни целого поколения, без каких-то там религиозных поисков или философских обобщений. А вот «Святые грешники» - это уже религиозно-философский роман. И тут другие читатели. Да и другие тиражи – не такие большие.
Так что очень важно, попал ты в жилу или нет. Вот сейчас сижу и размышляю, заинтересует моих читателей вопрос о том, какие государства мы создали за 30 лет. Что сбылось и не сбылось между Россией и ее народом.
- Помимо романов и публицистики вы стали выпускать книги, созданные, можно сказать, в соратничестве с читателями, включающие их прямые высказывания и их собственные истории... Как появилась такая идея?
- Очень просто. Когда книга людей задевает, они начинают писать: «А ведь это обо мне. Я вот жил так, родился там…» И рассказывают свои истории. Им тоже интересно поделиться подробностями собственной судьбы. Нужно просто вовремя улавливать это веяние. Так появился «Дневник поколения», потому что тема «Русского креста» многих взволновала. И так же родилась книга «Я верю»: после романа «Святые грешники» люди начали высказываться. А ты им предложи такую возможность – и они тебе много интересного поведают. Подобные идеи выталкивает сама жизнь. Никто их из пальца не высасывает. Но я не могу рекомендовать это другим писателям. Может, у них своя система взаимоотношений с читателями. Тут все держится на собственном энтузиазме и желании услышать другого человека. То есть, проявляется та самая взаимосвязь, о которой мы только что говорили.
«У Бога нет других рук, кроме твоих»
- В альманах «Я верю» кроме читательских рассказов включено и ваше эссе. В нем есть такие слова: «Так что же, изменить своё положение невозможно? Отнюдь. Но для этого надо в первую очередь научиться мечтать». Но ведь нужно еще и совершать действия, необходимые для приближения мечты – а что необходимо для перехода от мечтания к поступкам?
- Это вообще-то относится к сфере эзотерических учений. Когда-то я очень увлекался такими вопросами. Читал много литературы и делал собственные умозаключения. Так вот мои выводы говорят о том, что мечты и мысли – вещь абсолютно материальная. Если мы о чем-то мечтаем, причем достаточно энергично, то в обязательном порядке образы воплощаются в жизнь. Но помимо того, чтобы мечтать, надо действовать. Потому что у Бога нет других рук, кроме твоих. И ты должен не только фонить своими мыслями во Вселенную, но еще и что-то делать для того, чтобы мечта приближалась.
Часто рассказываю историю с одним парнем. Мы с ним разговаривали на эту тему. И он поделился: «Вот я всю жизнь мечтал стать космонавтом, но не получилось - работаю шофером». Спрашиваю его: «А ты хоть что-нибудь для этого сделал?» Отвечает: «Что бы я мог?» Ну, пошел бы в аэроклуб, научился на самолете летать. А там, глядишь, открылась бы тебе какая-то следующая ступенька. Может, военное училище или завод. А ты сидишь, мечтаешь и дальше того, чтобы баранку крутить, не хочешь даже пальцем шелохнуть. Конечно, никакие твои мечты не сбудутся. Бог помогает только тем, кто шевелится, что-то делает собственными руками.
- «Наши интересы, характеры, дела очень разные. Соответственно, они сталкиваются. И эти столкновения, как бы они ни были болезненны, выполняют ту же самую функцию — они двигают нас вперёд, развивают». Можно ли смягчить эту болезненность развития и если да, то как?
- Есть такое философское понятие, как карма. Я тоже на эту тему много размышлял. Если серьезно, жизнь - большая школа, которую мы проходим, перемещаясь вслед за собственной душой из одного рождения в следующее. Она сталкивает нас с другими людьми, у которых своя система интересов, иные взгляды и представления о мире, о своем месте в нем. Вот эти столкновения происходят постоянно – и человек получает уроки.
Например, когда я был ребенком, очень часто конфликтовал с родителями. Возникала куча проблем. Они говорили: «Ты как будто с неба упал - не наш, не местный». Им хотелось со мной общаться, но мы друг друга плохо понимали. А сейчас у меня дочка растет - происходит то же самое: нахмурится и ходит сердитая. У нее свой мир. Мне-то хочется, чтобы она была такой, как я ее представляю. Встречалась с этими, а с этими нет. Делала то, а не это. И вот вам повтор. Но, уже получив свои уроки в молодости, я стараюсь, как минимум, сдерживать отцовские порывы ее воспитывать, образовывать, показывать пример, как надо жить.
А болезненность смягчить очень просто. В какой-то момент я пришел к выводу, что избежать кармы, которая нас наказывает и воспитывает, можно только одним способом. Нужно меняться быстрее, чем она тебя настигает. В очередной раз бьет по голове, а ты уже изменился и не реагируешь. И карма вынуждена перестать тебя тюкать. Потому что получился совсем уже другой человек.
Что в этом плане еще сказать? В России сама жизнь такая, что все время нас воспитывает. Заставляет воспринять философские истины. Вот, скажем, 30 лет после распада Советского Союза показали, что не надо ни за что крепко держаться. Нельзя преувеличивать ценность материальных вещей. Думать, что есть что-то прочное, надежное. Нынешняя пандемия снова это наглядно продемонстрировала - может, и во всем мире тоже, но в нашей стране особенно. Ничего незыблемого нет. Никакие старания заработать деньги или удержать их у себя в руках, придавая им очень большое значение, не работают. Даже простые вещи. Ты вот думаешь, что построил бизнес, который будет тебя на старости лет кормить. Но вдруг оказывается, он самый уязвимый. А другой – полудохлый – продолжает работать.
Мне почти 70 лет, и я с 1992 года в бизнесе. А до этого как журналист участвовал в перестройке. И до сих пор живой. Потому что, если ты не научишься ко всему относиться философски и каждый раз будешь переживать любой толчок жизни, то умрешь очень быстро. Кстати, это в свое время – в 1990-е – и заставило меня больше заниматься йогой, удариться в философские учения. Потому что иначе пережить то, что мы пережили тогда и до сих пор переживаем, невозможно. Люди, которые не смогли понять, что все в этом мире условно, уже умерли, и их косточки давно истлели.
- В альманах «Я верю» вошло много историй, очень разных, как и их авторы. По какому принципу их удалось отобрать и объединить?
- Принцип отбора и объединения отражен в самом содержании книги. Она разбита на пять частей, в которых читатели моих романов рассказывают о своем пути к Богу: «Начало начал», «Верю? Не верю?», «Ищите и обрящете», «Чудны дела твои», «Дороги к храму». А далее следует книга в книга «Я верю», в которой я делюсь собственным опытом.
- Авторы многих рассказов сборника обращаются к семейной истории, к памяти детства – почему, на ваш взгляд, эта тема так тесно связана с верой?
- Потому что в детстве люди наиболее остро ощущают все, что с ними происходит. Когда еще ничего не замутнено и совершаются самые главные, самые большие открытия. Фактически это жизнь в раю. Не могу, конечно, рассуждать о других людях, но помню некоторые свои ощущения, вынесенные из той поры. Все эти сны, которые тебя накрывали. Все эти состояния – большой радости или горя. Детство - кладезь, который питает нас всю жизнь. Питает эмоциями, хорошими воспоминаниями, любовью и т. д. При этом у русского народа очень развито желание облегчить своим потомкам детство, сделать его красивым, легким. Дать детям возможность эмоционального заряда. Потому что это остается навсегда. И естественно, когда люди начинают рассказывать о том, как пришли к вере, они обращаются к тем годам. Мы все оттуда родом, как сказал кто-то умный. А что еще вспоминать старому человеку? Что было вчера? Я вот сидел, читал про Камчатку – собирался новый роман писать. Два раза погулял. И все. Никаких новых эмоций. А если бы этот день прошел в детстве, он был бы таким длинным и насыщенным.
«Даже классика воспринимается по-другому»
- Как изменился ваш собственный творческий стиль со временем?
- Вообще, я люблю деталь. Достоверность. Чтоб все было на месте. Стараюсь ничего из пальца не высасывать. Потому что сегодня слишком много сочинителей, которые ни хрена в этой жизни не видели и не поняли, но начинают рассказывать какие-то истории. Так появляются фальшивые книги, фальшивые фильмы. И люди им не верят.
Но время сильно изменилось. И даже, казалось бы, классика воспринимается по-другому. Недавно вот решил перечитать кого-то из великих. Роман закончил - времени на самоизоляции полно. Дай-ка полистаю Бродского, Мандельштама или Пастернака, о которых так много разговоров. Беру «Доктора Живаго». Четыре раза садился – не могу читать, и все. Если серьезно говорить, это настолько устарело, настолько скучно, неинтересно и нечитабельно, что даже удивительно: как он мог получить за это Нобелевскую премию? Думаю, может я дурак. Попросил почитать жену. Говорит: «Я тоже не могу». Стиль абсолютно не соответствует нашему времени.
И, пытаясь за этим временем успеть, я как писатель вижу, что мой собственный стиль тоже изменился. Мне кажется, в сторону большего упрощения и повышения темпа. Когда давал друзьям «Утерянный рай» - первую книгу «Русского креста» - приходилось слышать: «Поначалу никак не мог тебя осилить, а потом вчитался - и пошло, пошло…» Пару лет спустя - после выхода новых частей - мой литературный агент говорит: «Слушай, ты стал лучше писать. Динамичнее. Меньше длинных описаний, деталей».
Просто изменилось восприятие. Я уже и молодым авторам на недавнем семинаре говорил: «Ребята, смотрите за ритмом. Чтобы современный человек смог вашу книгу читать». Некоторые литераторы любят расписывать, как какая-нибудь травиночка повернулась. Я тоже так могу. Описывать эту травиночку две страницы ради собственного удовольствия. И как букашечка по ней ползет. А вот она подползла – с корешка на листочек. Потом попила водички. Солнышко выглянуло. Раз – в этой капельке отразилось. Букашечка крыльями замахала. А вот одно крылышко-то у нее подбитое. Ах-ах-ах. Она закружилась. Подлетела, упала… Бесконечно можно. Но это никому не интересно.
Поэтому мой стиль стал более сухим. Я уже говорил: задача автора сегодня не описывать букашечек-таракашечек, а будить воображение читателя. Он очень изменился: многое видел - во время собственных путешествий и просто по ТВ или в интернете - и сам способен представить. Достаточно двух-трех деталей.
Вот в романе «Суперхан» один из героев умирает, а другой приходит к нему - хочет посмотреть в лицо своего погибшего товарища. Видит, какие перемены с ним произошли. И что мне теперь, описывать насколько разительные? Нет. Я просто говорю, что у него чубчик как торчал, так и торчит. И все. А дальше читатель должен сам представить. Этого чубчика достаточно, чтобы показать связь между живым и мертвым. То есть стараюсь уже сознательно за своим стилем следить.
- Что для вас самое важное в книге, которую вы пишете?
- В книге все важно. Однако первое требование – чтобы она читалась. Потому что иначе оценить все остальные ее достоинства невозможно. Можешь что угодно писать и любые красоты выводить. Если она не читается – все. Это мертвая книга. Не знаю, от чего зависит, но есть произведения, которые читаются и которые не читаются. Может, это какая-то внутренняя энергетика писателя. Бывает, по смыслу полная ерунда, а проглатывается на одном дыхании. А в другой книге такая мудрость и великие открытия, но она не заходит. И можешь ее выкинуть. Пропал твой труд.
Написанное должно восприниматься быстро, легко, по-современному. Сознание людей очень пластично. Вчера это были такие описания, а сегодня другие. А тот, кто может изначально вложить содержание и форму на все времена, называется классиком. Вот Лермонтов мой любимый пишет двести лет назад – коротко, ясно, четко. И сегодняшний человек может его легко читать. А другого - уже через полвека невозможно.
Взять того же «Живаго». Закрыл – и ничего не помнишь. А «Тихий Дон» Шолохова не забудешь. Потому что в память врезаются сюжет и герои. Если же нет ни того, ни другого – нечего запоминать.
Такие вещи, как книги, десятками тысяч лет вырабатывались. Сказители бренчали на своих гуслях или просто сидели у костра и делились накопленным. Старшие рассказывали молодежи: «Я пошел на охоту – у меня было такое копье. Зверь наскочил – я его раз». Вот сюжет. История. В сознании людей все это из века век откладывалось. А нам сегодня предлагают: «У меня не будет ни героев, ни истории. Будет, как я думаю». А чего ты можешь думать? Кому ты нужен со своими мыслями, если не можешь дать ни того, ни другого. Вот сейчас на Западе нет героев – так их стали придумывать. Бэтмены, человеки-пауки, железные люли и какие-то еще скачут. Снова сказки пошли. Раньше были богатыри – теперь Бэтмены. Потому что без героя и его истории ничего не бывает. А многие наши писатели даже таких базовых вещей не понимают. Думают, что это они - герои. А зря.
Я надеюсь, в моих романах есть и яркие герои, и захватывающий сюжет, и правильная философия.
Дорога к самому себе. Чем уникальна новая книга Александра Лапина «Я верю»? 
Александр Лапин: «Запад сам подталкивает нас к евразийству»