В рамках Платоновского фестиваля искусств в Воронеже прошла творческая встреча с выдающимся театральным художником, писателем, лауреатом Платоновской премии этого года Эдуардом Кочергиным.
Художник рассказал о той школе жизни, которую прошёл, о том, как начал художничать и как развивался его творческий путь.
Родители Эдуарда Кочергина были репрессированы, мальчиком он оказался в приёмнике-распределителе, а затем бежал и скитался по России. Однажды столкнувшись на лестнице со студентом художественной школы, он заинтересовался искусством.
Корреспондент «АиФ-Воронеж» собрал яркие высказывания Эдуарда Кочергина.
О судьбе художника
«Судьба художника у меня хорошая. Я работал с крутыми, самыми мощными режиссёрами страны: Товстоноговым, Равенских. Так что грех жаловаться. В 14 разных странах побывал и сделал декорации. Сейчас меня стали меньше занимать. Раз в год что-то делаю, чтобы просто не забыть. У меня больше сейчас литература».
О начале творческого пути
«В 1952 году поступил в художественную школу при институте имени Репина. До этого тренировался, писал натюрморты. Случайно получилось, что в доме, где мы с матушкой жили, наверху жил ученик этой школы и он ходил с ящиком. Я его остановил, спросил, что за ящик. Оказалось, этюдник. Узнал, что он художничает, меня это сильно заинтересовало, и он меня стал обучать. У меня быстро дело пошло. Я был немножко тренирован. Я очень много для заработка в беспризорности своей рисовал: научился хорошо делать игральные карты и продавал. Какой-то опыт был. Сдал экзамены как все. Никто не знал, откуда я вообще. Когда меня соединили в управлении НКВД с матерью, там мне капитан запретил рассказывать, откуда я взялся».
О работе с Товстоноговым
«Замечательно работалось с ним. Меня им пугали. Я пришел в театр Георгия Александровича в 1972 году. До этого я был главным художником театра Комиссаржевской. Меня пугали, что он стопчет, следов даже не останется. Такой крутой человек, что ничего с ним вы не сделаете: либо уйдете, либо вообще он вас до больницы доведет. Я видел всяких людей. Практически никто не знал, что я прошёл молотиловку людскую. Испуга у меня не было, как вообще в этой стране я не боюсь никого. Оказалось, что Товстоногов – абсолютно нормальный человек, умный прежде всего, талантливый, живущий ради театра, ради этого очень трудного искусства. Он собрал грандиозный букет лучших в ту пору артистов. Это человек с мощным мужским характером, что тоже нужно в театре. Если он брал какую-то драматургию, он знал, для чего он её берет, с чем должен выйти зритель из зала, с какими идеями. Это замечательно для художника, потому у нас с ним всё хорошо получалось.
Товстоногов – человек очень честный в работе. Я с ним делал спектакли за границей: в Финляндии, Германии, Америке, Сербии, Югославии. Интересную штуку заметил. Он репетировал с переводчиком в Финляндии. Когда по каким-то причинам переводчика не было, а шла репетиция, он останавливал действие и делал замечания артистам без переводчика. Финны были удивлены, как он знает, где остановить. Оказывается, он по-русски выучивал пьесу наизусть. То есть он Островского «Свои люди – сочтёмся», такую мощную в плане габаритов пьесу, знал наизусть. «Дядю Ваню» знал наизусть.
В моей театральной книжке «Записки театральной крысы» есть повесть о нём, называется «Медный Гога». Там мой диалог с памятником ему».
О преподавании
«Только в этом году перестал преподавать. До этого много курсов выпустил и в институте имени Репина, в театральной академии. Мои ученики постепенно захватывают в России театры. Если говорить о сценографии, у нас довольно сильная школа. И эта культура сохраняется. Школа имеет свою историю, которая уходит в XVIII век. Уже тогда было набрано пять человек в Академию художеств, из которых готовили театральных художников».
О спектакле по собственной книге «Крещённые крестами»
«Очень хороший получился спектакль и не потому, что по моей книге. Просто актёрский грандиозный спектакль. Пять человек фантастических артистов усекли вот эту житуху пацана, который практически вырос в блатной среде. Я их, конечно, консультировал, я хорошо знаю феню. Они нутром поняли. Вот что замечательно. Они собирают зал, зал ревет.
О Воронеже
«Воронеж замечательно распланирован, красив, колоссальное количество зелени, хорошо скомпонованной с архитектурой. Вы живёте в замечательном городе, нежном к человеку. Есть города которые, отторгают человека, а здесь наоборот. По улицам ходят люди с добрыми лицами, пожалуй, их больше чем в Москве или даже сейчас в Питере. Город очень мне понравился. Колокольня XVI века в женском монастыре (Алексеево-Акатов женский монастырь – прим. ред.) фантастическая по красоте и исторической ценности. Архитектура сталинская у вас тоже хорошо нарисованная. Такое ощущение, что это питерские архитекторы, нет московской тяжести. Дома смотрятся такой классикой. В шикарном городе живете. Современные дела тоже хорошие. Местами город напоминает Канаду, я там работал. Еще город чистый. Я смотрю по крышам, крыши новые, ржавых почти нет».
О воронежской публике
«Я видел в Воронеже несколько спектаклей. Очень внимательная публика. Слушают фантастически внимательно. Это сейчас в Москве большая редкость и в Питере все меньше и меньше. Нет никаких отвлечений. Никто не кашляет. Все потому, что интересно, то есть высокая зрительская культура».
«Я его пристрелю: он затмевает всё». Юрий Норштейн о «Ёжике в тумане» 
«Репетиции расшатывают нервную систему». Актриса Евгения Симонова о театре