Сейчас профессору Александру Фёдоровичу Попову 83 года. Он участник освоения целинных и залежных земель, известный учёный-растениевод, 10 лет проработавший заместителем и 15 лет – деканом агрономического факультета ВГАУ, за свою долгую жизнь он увидел и пережил многое.
Но самыми яркими и тяжёлыми стали воспоминания детства, пришедшегося на тяжёлую пору – годы Великой Отечественной войны.
Замолкли песни
Виктория Молоткова, «АиФ-Воронеж»: Александр Фёдорович, расскажите, как для вас началась война?
Александр Попов: В те годы связь была неважной, но радио на селе какое-то было. И 22 июня 1941 года в нашей богом забытой Свистовке (Белгородская область – ред.) зазвучало это слово – война. Июнь месяц – это горячая пора сенокоса. В нашем селе, да и не только в нашем, люди всегда ехали на сенокос и на жатву с песнями. Но тогда село замолкло, прижала людей война.
Буквально через несколько дней из военкомата получили повестку шесть человек – мужчины одного возраста с моим отцом и помоложе. Кажется, снарядили две подводы до Красного: если по буеракам, то восемь километров, а более-менее нормально – все десять. Я запомнил, как за повозкой шли женщины – матери, сёстры, жёны – и плакали, даже мужики пустили слезу. Никогда не забуду – стоит стон, и идут люди. Увезли.
Был 1941 год. А летом в 1942 году наше село оккупировали. Наша хатёнка стояла как раз на прогоне, по которому гоняли скот на выпас. И вот со стороны запада появился один танк немецкий, прогрохотал мимо нашей хаты – она чуть не завалилась – и уехал. Потом, спустя какое-то время, пришли немцы. И не только немцы – венгры, финны, итальянцы.
– Как жилось во время оккупации?
– Тяжко. Что я заметил тогда, детская память цепко держит. Вот венгры – мародёры, просто мародёры. У моих сестёр была небольшая коробка, в которой чего только не было: и иголки какие-то, и булавки, и нитки. А они всё золото искали. Я как подумаю – золото, в нашей-то семье! Зайдут – и каждый ковыряется, ковыряется... Итальянцы похитрее, но надменные. Финны – жестокие. Но они как-то проскочили на лыжах через наше село, их не так уж и много было.
Тогда мне седьмой год шёл, и кое-что помнится. А потом ещё после войны старший брат рассказывал: финны спустились с горы – человека три, почему-то все в чёрном были, – на лыжах, вооружены, через центр села прошли, и больше их не видели. А вот венгры, итальянцы и немцы – этих я видел. Поразительно, как бывает в жизни. Вот фашисты, мы их не зря так называем, но мадьяры и итальянцы так доводили, что женщины ходили к немцам жаловаться. И они принимали меры. Я видел, как немецкий офицер их зовёт, они подходят, и он их отчитывает. Они постоят смирно и пойдут. После этого немного притихали.
У нас была большая семья – семь детей, а отец наш был коммунистом. Но почему-то предатель-полицай Васюра нашу семью не выдал. Хотя шестерых назвал, их увезли в лес и расстреляли, они сами себе яму копали. В их числе был один коммунист-инвалид, которого оставили председателем колхоза до войны, зная, что его на фронт не призовут, и ещё одна старуха-мать, её сын на фронте был. После войны их эксгумировали и в центре села похоронили, памятник поставили.
Письма с фронта
– Приходили ли письма от отца с фронта? О чём он писал?
– Конечно, от отца письма приходили. Если пришло письмо, то это на всё село – Письмо! Да ещё от живого человека, не похоронка! Но отец писал только самые важные моменты: «Да, жив-здоров! Воюю!», «Ранен. Воюем. Погиб друг». Один раз в письме рассказал, как старший лейтенант – молодой парень погиб прямо у него на глазах. Письма очень тяжкие. Ещё спрашивал, как дети.
Мой отец дошёл до Чехословакии. Зимой под Сталинградом его здорово шарахнуло – неподалёку взорвалась мина, и его ударило по спине. Контузило. Но после небольшого курса лечения он был признан пригодным для службы. С фронта пришёл капитаном.
– Вы помните, как освобождали село от немцев?
– В конце января 1943 года выгнали немцев. У нас в селе бои не проходили, да и, может быть, десятка два-три немцев было. И наши их выбивали. Помню, январь, глубокая ночь. Нас семь детей, мама и бабушка, а хата была – «греческий зал» – один на всех. И тут стук в дверь. Заходят двое в хату: «Мать, немцы есть?» Она говорит: «Нету, нету». А вместо кровати у нас была лежанка высотой примерно полметра. Они туда заглянули. Потом за печку – нет. И пошли на выход. Ребята мощные, так моим глазам детским показалось – или хата была низкая, или ребята под потолок. И ушли. А сестра моя – Мария Фёдоровна, Манька тогда мы её звали, почти в одной ночной рубахе за ними. А конец января, как раз крещенские морозы, холодрыга невероятная. Это она потом уже заскочила в хату и рассказала: «Я осмелилась и спросила: «А вы кто?» Один поворачивается и говорит: «Свои, сестрёнка!» Она единственная из всех нас заметила – на шапке красная звезда. А мы все видели-глядели, ничего не заметили. Поэтому она за ними побежала. Тут, конечно, радость!
Рассвело. А никого наших нет. Это была разведка. Потом уже обсуждали, разговаривали, оказалось, это были первые отряды наших сибиряков. Одеты все с иголочки – полушубки и шапки новейшие, потому там и «утонула» звезда, валенки, ватные штаны, перчатки-тройчатки, чтобы можно было за курок брать, и один автомат. Эти ребята, потом мы уже узнали, шли довольно быстрым темпом до Коротояка и при форсировании Дона недалеко от Острогожска все там погибли. После того, как они к нам зашли, дня через два, ещё пришли наши солдаты. Отделения два-три. У тех ребят тоже было по одному автомату на груди и один миномёт. Когда они форсировали Дон, всех их накрыло, немецкая артиллерия смешала их с мёрзлой землёй. Никогда не забуду.
Освободили нас в конце января, как и Воронеж. И вот 1943 год, война ещё идёт жесточайшая, и не поверите – 1 сентября 1943 года я сидел за партой в первом классе. Парта, может быть, сказано сильно, но хата была побольше, чем у остальных. С хозяином договорились за какую-то плату, и он разрешил поставить несколько столов. И вот 1 сентября мы начали учиться – на листах бумаги, на газетах и в старых книжках между строк писали крестики, палочки, нолики...
«Мир без стрельбы не значит мир в душе»
– Расскажите о Дне Победы. Каким вы его запомнили?
– В 1944–1945 годах фронт ушёл. О том, что победили, мы узнали не 9 мая. Эта весть дошла позже, скорее всего, 10-го числа. Закончилась война. И это я тоже никогда не забуду. Мне был уже девятый год, воспоминания довольно чёткие. У нас в селе было 120 дворов, и около 80 человек не пришли с фронта. Кто похоронку не получил, у кого все живы остались, у тех какая-то улыбка была на лице. А так – траур. Молчаливый траур. Война закончилась! – Да ладно… Война же закончилась! – Слышали... Это не так всё просто. Какие слова можно найти, чтобы успокоить? Единственное, что, так сказать, давало силы – это труд, дети, надо работать, надо жить. Мир без стрельбы – ещё не значит мир в душе.
А ещё в 1945–1946 годах голод страшный был. У кого маленькие семьи были, те ещё как-то выдерживали. А у кого семья большая, как у нас, к новому году уже всё съели. Где-то там кукуруза в початках висела, её молотили, ещё нам давали жмых соевый. Отлично помню весну 1946 года – появилась зелень, на ней мы и выжили. Уже потом, спустя годы, я думал: если бы ещё одна такая зима, люди «поплыли» бы. А 1947 год такой выдался урожайный! По тем временам – несказанный! Людям уже некуда было зерно складывать. Вот так – работали, трудились, постепенно всё на места возвращалось. Жить ведь надо.
Война – это пик человеческого безрассудства. Кто мог придумать такое?! Не дай Бог, если бы мы проиграли эту войну. Я хочу, «других желаний нету», как писал Маяковский, чтобы вы никогда, никогда не испытали ужасов войны. А наша судьба, судьба нашего поколения такая, и с этим ничего не поделаешь.
Да, мы победили, но не смогли правильно распорядиться победой. Я понимаю: надо вести мирную политику. Но не надо пресмыкаться, не надо давать слабину. Нужно держаться достойно, мощно, справедливо и помнить, что мы – победители!
Низкий поклон. Воронежцам вручили медали «75 лет Победы в ВОВ» 
«Гитлер считал город стратегическим центром». Историк о битве за Воронеж